Вот такая судьба

[MAI]

Вроде бы, на вид - просто один из миллионов солдат Великой Отечественной. Но не спешите делать выводы. То, что погоны "чистые" и звездочка на пилотке из консервной банки вырезана - это еще ничего не значит. В офицеры его производили дважды. Окружение, плен, производство и разжалование. Фронтовая судьба - на троих хватит.

 

Андриян Алексеевич НАЧИНКИН, сын полного георгиевского кавалера (о нем на соответствующей ветке).

Изменено 27 мая, 2008 пользователем MAI

[MAI]

Рассказ записан со слов самого ветерана

 

НАЧИНКИН Андриян Алексеевич

Родился в 1916 году в с. Троицк Ковылкинского уезда Пензенской губернии (сейчас - Мордовия)

 

После окончания школы поступил в Челябинский институт механизации сельского хозяйства, затем учился там же в аспирантуре. Из студенческого времени особо запомнилось, как в 1938 году в институт под конвоем привозили из тюрьмы арестованных профессоров, чтобы они дочитали до конца курс своих лекций. За три года Андриян изучил всю американскую технику: трактора «Фордзон», «Фергюссон», «Катерпиллер», «Интер». Советскую технику студенты тоже осваивали, на военной кафедре: танкетки Т-17, огнеметные танки Т-26 и огромные трехбашенные Т-28. Они на парадах внушительно смотрелись, а для боя слабоваты: вооружение – короткая пушечка и два обычных пулемета. Трудно даже понять, к чему тогда студентов больше готовили: к труду или к обороне. Одновременно с дипломом инженера Начинкин получил удостоверение воентехника 2-го ранга бронетанковых войск.

 

В составе группы наиболее благонадежных студентов-активистов ему даже доверили сборку новейшего по тем временам колесно-гусеничного танка БТ-5. «БТ» значит – быстроходный танк. Челябинский тракторный завод ведь не только трактора выпускал. Тогда в «Правде» статья вышла: «… Из Москвы по Минскому шоссе выезжает легковой автомобиль «М-1», а через десять минут следом за ним танк БТ-5. Танк догоняет «эмку», сигналом просит дать дорогу, и проносится мимо…». На колесах, по хорошей дороге, БТ разгонялся до 70-80 км в час. В армии тогда даже соревнования проводили, через ров какой ширины БТ-5 на полном ходу перепрыгнуть может. Десять-одиннадцать метров новый танк брал легко. Правда, потом оказалось, что после таких прыжков на днище броневые листы лопаются, и «соревнования» запретили.

 

В октябре 40-го пятерых аспирантов вызвали в военкомат: «Решено направить вас на стажировку в войска. Через полгода вернетесь, присвоим следующее звание. Куда хотите, на Дальний Восток, или на Запад». «На Запад», – хором ответили они и получили пакет с приказом прибыть в город Волковыск, в 6-й мехкорпус 10-й армии. Из таких вот практикантов набрали «роту ученых», человек сто. Со всей страны ребята, москвичей много, даже кандидаты наук были.

Немного забегая вперед, скажем, что вопрос военкома оказался простой формальностью. Осенью сорок первого Начинкин случайно встретил в фильтрационном лагере своего знакомого по Челябинскому институту. Тот тоже был послан на стажировку в войска, но на Дальний Восток. Только пробыл там меньше трех месяцев. Потом его часть погрузили в эшелон и в режиме полной секретности отправили в Западный Особый военной округ. Ехали только ночами, с рассветом вагоны загоняли в тупик и маскировали свежесрубленными молодыми деревцами. Вот и по сей день Андриян Алексеевич в недоумении: и по радио, и во всех газетах с первого дня войны кричали, что война началась внезапно, ее никто не ждал, советские войска не успели подойти к границе… и так далее, а на самом-то деле войска еще за полгода до начала войны со всей страны к границе стягивались.

 

[MAI]

Сперва базировались в фольварке, километрах в 10-15 от Волковыска, но 15 марта 1941 года корпус ночью подняли по тревоге и повезли на запад, в Белосток, а от него до границы всего километров пятьдесят. Комбат отвоевал для батальона пустующую психиатрическую клинику в Замковом лесу, недалеко от города. Занимались в основном тем, что по ночам принимали эшелоны с техникой. С платформ, тщательно укрытых брезентом, выгружали секретные танки КВ, Т-34 и БТ-7М с дизельными двигателями. «Тридцатьчетверки» новенькие, только что с заводов, а среди КВ время от времени попадались окрашенные известкой в белый цвет, значит на «финской» побывали. Особенно понравился Начинкину сверхтяжелый танк КВ-2. Башня огромная, как на линкоре, в нее даже забирались по приваренным скобам. Калибр орудия – 152 мм, мощнее ни на одном танке в мире не было.

Потом, рота за ротой, стали прибывать призванные из запаса резервисты. В новеньком, необмятом еще обмундировании, с полной выкладкой, только без оружия. А в 41-м, в начале мая, прибыл особый эшелон с молчаливыми, сурового вида мужиками в странном обмундировании землистого цвета. Оказалось – заключенные из сибирских лагерей. Командовал ими такой же суровый военный в истрепанной кавалерийской шинели, с ромбами комбрига на петлицах. По всему видать, тоже не из академии прибыл. Поначалу думали, что зэки какой-то военный объект строить будут, но потом им отвели место для размещения в лесу, рядом с другими солдатами, и военному делу обучать начали. Что бы это значило?

 

Командир батальона – майор Лапутин, Герой Советского Союза за бои в Испании. Он в начале мая как раз из академии. Про немецкие танки комбат знал столько, сколько, наверное, и сами немцы не знали. А вот с командиром роты не повезло. Старший лейтенант Осипов в свое время, вроде как «по обмену опытом», в Германии побывал, и так ему понравились немецкие порядки, что он решил их и в своей роте ввести. Подъем по свистку, построение по свистку, на обед по свистку. Надоела эта свистопляска – мочи нет, да и роту за глаза «свистунами» стали звать. Обидно.

«Укротили» придирчивого ротного совершенно случайно. Как-то раз в курилке сидели трое – Лапутин, Осипов и кандидат исторических наук (вот фамилию его Андриян Алексеевич запамятовал) – и «ученый» начал рассказывать о порядках, которые были в русской армии во время Первой Мировой. Между делом упомянул, что нелюбимым командирам солдаты в первом же бою в спину стреляли. Не знаю, что уж там ротный подумал, но с этого момента стал прямо шелковый, даже приказал всем желающим вместо портянок носки выдать.

Меж тем, 20 апреля истекли обещанные в военкомате полгода. Рота заволновалась: когда же домой отпустят? Только тот самый историк обвел всех спокойным взглядом и с каким-то даже недоумением спросил: «Вы что, ребята, до сих пор не поняли? Мы же на войну приехали». И точно, вскоре выдали каждому по большому белому мешку из парусины: «Складывайте в него свои гражданские шмутки, пишите домашний адрес». Опечатал комиссар мешки сургучными печатями, потом раздал всем по большому пакету для документов и разрешил написать коротенькую записку под диктовку: «Дорогие родные, я остаюсь на сверхсрочную службу, здоров, погода хорошая». Конверты батальонный комиссар лично заклеивал, проверяя при этом, не дописал ли кто чего лишнего. Не разрешил даже фотографии в военной форме домой послать. Кстати, сразу после приезда в Белосток приказом по армии было строжайше запрещена любая внеслужебная переписка.

Как Андриян узнал после войны, отец, получив посылку с одеждой и записку, долго не мог понять, что же случилось: «Я-то думал сын у меня умный, а он дурак. И чего ему инженером не работалось?»

Все окончательно прояснилось, когда выдали «смертные медальоны». Заполнив карандашом полоску бумажного бланка, Андриян наконец-то понял, что война может начаться в любую минуту, и Красная армия (уж его-то полк – точно) к ней полностью готова. В тот день он принял под команду танковый взвод (два Т-34 и один КВ) и увидел на карте комбата, что боевая задача корпуса: после получения приказа стремительным броском по шоссе захватить Варшаву. А приказа, судя по всему, оставалось ждать недолго.

В пятницу, 20-го июня в лесу, рядом с лагерем, вырос штабель ящиков с боеприпасами, метров сто в длину и больше двух метров в высоту. Комбат Лапутин или что-то знал, чего другие не знали, или интуиция сработала. На свой риск приказал загрузить в танки своего батальона полный боекомплект снарядов и дисков с патронами.

 

[MAI]

В ночь с 20-го на 21-е июня спали вполглаза: уже привыкли к тому, что перед выходными каждую неделю объявляли ночную тревогу с выездом в поле, когда единственный ориентир – стрелка командирского компаса (фары включать не разрешалось). Оно конечно полезно для получения навыков вождения по пересеченной местности, но выходные дни потом целиком уходили на то, чтобы счистить с танка пару тонн грязи. Но в этот раз ночь прошла спокойно, а наутро прошел слух, что корпусные саперы работали всю ночь, снимая минные поля на подступах к границе. Как бы то ни было, саперы получили приказ забраться на третий ярус нар, чтобы никому не мешать, и отсыпаться. Близилось что-то непонятное и потому тревожное. Весь май и июнь в небе вертелись карусели из наших и немецких самолетов. Наши – поменьше, немецкие – длиннее. Как будто ведут воздушный бой, только без стрельбы.

После обеда объявили, что вечером на открытом воздухе состоится показ фильма «Сцены из жизни Якова Свердлова», начало в 23.00. Личный состав, правда, особого энтузиазма не проявил: лучше бы «Волгу-Волгу» показали, или «Веселых ребят». Да и смотреть стоя неудобно. Короче, постепенно все расползлись по палаткам, которые для экипажей прямо рядом с танками поставили…

Проснулись, как и сотни тысяч других солдат тем утром, от грохота рвущихся поблизости бомб. Потом сквозь брезент палатки стала пробиваться гарь пожара. Кто-то напуган, кто-то растерян, кто-то до конца не проснулся, мат-перемат со всех сторон. Что случилось?! Где бой?! Война или провокация?!!. Содрали с танков брезент, начали складывать, приготовились наступать, только неизвестно в какую сторону… Прилетел на мотоцикле Лапутин: «Заводи! По машинам! Делай как я!» Рации-то в танках установить не успели.

Если бы не война, Варшавским шоссе залюбоваться можно: по обе стороны в два ряда деревья растут, едешь, как в зеленом тоннеле. На полном газу пролетев пятнадцать километров, заняли выкопанные неизвестно кем позиции полного профиля, загнали танки в капониры. Следом кухня подкатила. Повара – молодцы: на ходу сумели пшенную кашу из концентрата сварить. Комбат команды отдает, как топором рубит: «Получить личное оружие! Получить боеприпасы! Раздать кашу». Кто-то заметил высоко над лесом немецкий самолет-разведчик, «раму», но тогда этому особого значения не придали, а зря. Минут через десять бомбардировщики налетели…

– Эх, мать твою в душу, – даже 64 года спустя Андриян Алексеевич не может сдержать эмоций, – как начали они нас месить. Бомба, она как недорезанная свинья визжит. Танки, которые на бензине работали, полыхают столбом от самых гусениц, люди, заживо горящие, на траве корчатся…

Через полчаса снова попали под бомбы, потом еще и еще раз. Все танки с бензиновыми двигателями сгорели, осталось КВ и «тридцатьчетверки». Тут как раз разведчики подоспели: немецкие танки по лощине идут. Лагутин их хорошенько расспросил, потом построил остатки батальона: «Не дрейфь, ребята, это Т-II. На них даже снаряды тратить не надо, тараном в лоб… Делай как я!». Было около трех часов дня 22 июня 1941 года.

Развернул лейтенант Начинкин башню своего танка стволом назад (чтобы при ударе орудие не повредило), сам приник к командирскому триплексу. Вот они, десятка полтора или около того… На полной скорости пошли на сближение.

– «Мой» два раза в меня все же выстрелить успел, и оба раза попал, только против нашей брони его пушка слабовата. А вообще-то тот бой я плохо помню, как будто во сне все было. Помню, крикнул механику «Бей!», потом удар… и всё… Вылезли из машин, с меня пот градом, ладонью по лицу провел, а она вся в крови. Это меня при попаданиях окалиной от сварных швов посекло, а я даже и не почувствовал. Но главное, разбили мы двенадцать немецких танков, а у нас ни одного убитого. Вот такое у меня было боевое крещение… – Андриян Алексеевич замолкает на несколько секунд, как бы погружаясь в прошлое, и повторяет еще несколько раз с тяжелым вздохом. – Боевое крещение… Боевое крещение…

 

[MAI]

Ни взять «языка», ни собрать трофеи тогда не успели: ясно, что после такого дела бомбить будут отчаянно. Ночью получили приказ двигаться к Гродно и оборонять город до последней возможности. Вот где танкисты комбата добрым словом чуть не каждый час вспоминали, в других-то частях так в бои и шли, с положенной по учебной тревоге нормой – три снаряда и два диска к пулемету. Когда после двух дней встречных боев воевать стало совсем нечем, командарм приказал двигаться к Волковыску, к окружным складам, которые, как оказалось, уже были захвачены немцами. Тогда командование решило отбить волковыский аэродром, чтобы окруженная армия смогла принять с большой земли самолеты с боеприпасами.

Кто организовал ту операцию, Начинкин не знает до сих пор, но проведена она была блестяще. Танки, в которых еще снаряды оставались, вышли на прямую наводку, дали залп осколочными, вслед за которым вброд через реку пошли в бой «безлошадные» экипажи. А какое оружие у танкистов – одни наганы… Но такая сила была в том «ура» и том порыве, что немцы даже бой не решились принять, дали пару очередей из пулеметов, вскочили на мотоциклы и умчались.

А танков в окруженном мехкорпусе оставалось все меньше и меньше. Самое обидное: одна из сильных сторон КВ и Т-34 – дизельный двигатель, повышавший мощь и живучесть танков, а запасов солярки не оказалось ни на одном из уцелевших складов.

И вот тут, что называется, оказался Андриян Алексеевич в нужном месте в нужное время: он ведь еще в 1940 году на Челябинском заводе все летние каникулы проводил на 500-сильных гусеничных тягачах испытания различных заменителей дизельного топлива, и вывел идеальную формулу – керосин плюс 6-8 процентов обычного картерного масла. Рассказал об этом комбату и уже через пять минут был в срочном порядке вызван в штаб 10-й армии, передавать опыт, который, по сложившейся обстановке, иначе как бесценным и не назовешь. Ему даже намекнули, что за такое дело как минимум медаль полагается, но «награды у Михал Иваныча Калинина в Москве остались».

 

Остатки 10-й армии выводил из окружения генерал-лейтенант Болдин. Он и приказал сжечь последние танки, когда стало ясно, что склады горючего и боеприпасов либо уничтожены, либо захвачены немцами. К 15 июля в «группе Болдина» (как ее потом в приказе наркома назвали) остался один броневичок. Шли на восток преимущественно ночами, днем прятались в чащобах. Андриян Алексеевич хорошо помнит, как он, вместе с другими оголодавшими солдатами, бродил по лесу, надеясь найти что-нибудь съедобное, пусть даже траву.

– А вообще-то трава, она вся съедобная, если зубы хорошие и жевать долго. Несколько раз нам везло, находили брошенные машины с продуктами. Как-то вышли к разбитой полуторке с полным кузовом небольших белых бочонков. Один наш парень крышку штыком сковырнул, кричит: «Братва! Тут смородина красная». Потом попробовал, сморщился и плюнул: «Да она какая-то соленая, и вроде рыбьим жиром залита». Он, видно, первый раз в жизни красную икру видел. Ничего, с голодухи пошла за милую душу. Правда, досталось каждому всего по ложке, нас же больше тысячи человек… А один раз я под кустом снайперскую винтовку нашел, правда без патронов, но прицел в порядке».

Были находки и не такие приятные. Раз набрели посреди леса на заброшенный аэродром. Взлетная полоса уже травой заросла, а вдоль нее рядами наши истребители стоят, сгоревшие. Штук пятьдесят, или даже больше. Только тут и поняли, почему после начала войны ни одного советского самолета в небе не видно было, а политруки отговаривались: «Где наши самолеты? Где наши самолеты?.. Где надо!» Когда к железной дороге вышли, ахнули: сколько искореженной техники вдоль насыпи лежит. Танки, тягачи, машины, казематные орудия для ДОТов. Эх, не успели все это к границе подвезти, а то бы немцы не так по зубам получили.

 

[MAI]

Несколько раз с боем пытались вырваться из окружения. Болдин перед ночной атакой разбивал свой отряд на несколько групп, показывал на карте точку сбора, но в назначенное место и половины не приходило, и так раз за разом. Чтобы пополнить ряды своих бойцов, генерал приказал организовать заградотряды, чтобы задерживать выходящих из окружения красноармейцев. Отбирали в заградотряды самых надежных, особенно коммунистов, которые сохранили свои партбилеты. Начинкин в партии не состоял, но комсомольский билет сберег, и на груди два значка – «Ворошиловский стрелок II ступени» и «За отличную стрельбу из пулемета».

– Поставили нас, несколько сот человек, вдоль опушки леса, а перед нами всё поле в людях. Идут и идут. В форме, в гражданских костюмах, кто с винтовкой, кто с пустыми руками. Про оружие спрашивать бесполезно, чуть ли не каждый второй отвечает: «А мне его и не выдавали». И ведь правду говорят. А я ведь тогда грех на душу взял… Выходит на меня один, гляжу – москвич из «роты ученых». Пиджачок на нем какой-то заплатанный, оружия нет, конечно. «Ты чего? – спрашиваю. Он рукой махнул: «Чего…» Ясно, командирское удостоверение и партбилет сжег, форму и оружие бросил. Если бы я его в нашу полевую комендатуру сдал, его бы почти наверняка к стенке поставили. Да и его тоже понять можно: он еврей, а у немцев с ними разговор был короткий… Короче, пропустил я его мимо себя…»

А расстреливали тогда без церемоний. Как-то в конце июля разведка вышла на домик лесника. Глядят, вышел из избы здоровый такой парень в армейских шароварах и сапогах, женщина молодая ему из ковшика поливает. Доложили старшему – полковнику, тот: «Приведите его сюда». Привели, тот уже в гимнастерке с петлицами старшины, подтянутый такой, видно в армии не первый год. Полковник аж побелел от ярости: «Мы, значит, воюем, а ты при бабе?!! Знаешь кто ты? Ты дезертир, а значит и поступим с тобой, как с дезертиром. Привяжите его к дереву!» Привязали двумя ремнями и расстреляли. Так он и стался висеть, привязанный.

 

16 августа 1941 года вышел приказ Наркома обороны за № 270, в котором впервые была поднята проблема окруженцев и пленных. Среди прочего приказ предписывал расстреливать на месте командиров и политработников, срывающих с себя знаки различия и сдающихся в плен. В том приказе, как образец стойкости, была упомянута «группа генерала Болдина», которая 45 суток выходила с боями из окружения, уничтожила несколько тысяч солдат и офицеров противника и захватила большие трофеи. Пройдя по тылам противника около 600 километров, из окружения вышло 1654 красноармейца и командира, в том числе 103 раненых.

Приятно, конечно, такие строки о себе и своих товарищах читать, но Андриян Алексеевич совершенно точно помнит, что вместе с генералом Болдиным в район Вязьмы вышло немногим более трехсот человек. И почестей им никаких не воздавали. Наоборот, приказали сдать оружие и передали в особый отдел фронта.

– Ну, со мной-то проблем не было, у меня всё налицо: форма, документы, лейтенантские знаки различия на петлицах, винтовка снайперская. Три недели окопы копали, пока проверка шла. Потом вызывают меня: «Пойдете сержантом в противотанковую артиллерию». Я уж про свои «кубари» и заикаться не стал, скорее бы эта канитель кончилась. И стал я, значит, командиром «сорокапятки». В феврале 42-го младшего лейтенанта дали, месяца через три – лейтенанта. Так что до командирского звания я второй раз дослужился.

 

Противотанковая артиллерия. На левом рукаве нашивка – ромб с двумя пушечными стволами. Как будто скрещенные кости на траурно-черном фоне, только черепа сверху не хватает. Недаром на фронте 45-миллиметровое орудие называли «прощай, Родина». Встреча с немецкими танками превращалась, по сути, в дуэль: кто быстрее и точнее, тот и жив останется. Это если другой танк сбоку не зайдет…

И тут Андриян Алексеевич признался в том, в чем ветераны-офицеры признаваться не любят: бойцы его не любили, и даже обещали пристрелить при первом удобном случае. За то, что сам «наркомовских» не пил, и подчиненным не позволял: «Вы мне в бою трезвые нужны. Вот в тыл отведут, там всю сэкономленную норму и употребите». Да только тыл далеко, а смерть рядом. Лейтенант Начинкин даже по именам своих бойцов запоминать не успевал: сегодня пришел человек, завтра уже убило. Каждый бой, как кошмар наяву – резиновый наглазник панорамы, черный квадратик цели в перекрестье прицела, руки, с бешеной скоростью крутящие рукоятки наводящего механизма, команды, с хрипом рвущиеся из горла: «К орудию! Заряжай! Разворачивай! Заряжай! Снаряд! Снаряд!! Снаряд, мать вашу!!!» После боя – одно или два разбитых орудия, залитые кровью зарядные ящики, десятки воронок вокруг…

Снарядные осколки Начинкина почему-то миновали, но в медсанбатах и госпиталях поваляться пришлось. Первый раз четыре месяца «отдыхал», когда после прямого попадания обвалилась землянка, и Андрияну переломило бревнами перекрытия шейку бедра.

Второй раз ранило во время Курской битвы, когда Начинкин в одном бою лично подбил два немецких танка, а третий выстрелил одновременно с ним, и танковый снаряд разорвался прямо перед орудием. Пушка вверх колесами, расчет раскидало во все стороны. Когда в медсанбат привезли, врачи решили: все, отвоевался артиллерист, вместо правой кисти кровавое месиво. Ничего, сложили как положено, обмазали стрептоцидовой мазью, и через три недели все срослось, только треснувшие ребра и отбитая печень еще долго побаливали.

В третий раз был контужен, когда офицеры, выйдя на рекогносцировку, попали под бомбежку:

– Я тогда уже по звуку мог определить, куда бомба упадет. И вот слышу, визжит тоненько-тоненько. Ну всё, думаю, это моя. Упал ничком, голову руками закрыл (касок нам почему-то не выдавали). И тут как ахнет… Хотя нет, самого разрыва я не слышал, только ударило сильно, и за шиворот струйки сухой земли потекли. Голову поднимаю, а впереди меня, может в метре, воронка. Вижу, наши мне из леса, до которого я метров двадцать добежать не успел, руками машут, а я не слышу ничего. Голову как будто цементом залило, только внутри что-то позвякивает, как стекла в трамвае. Я тогда в «мертвое пространство» попал, осколки мимо пролетели, а взрывная волна по левой стороне головы прошла. Так я и оглох на одно ухо, а левый глаз стал с каждым днем видеть все хуже и хуже, пока совсем не ослеп.

В четвертый раз, в сентябре 1943 года, вскоре после освобождения Харькова, Начинкин едва ушел от смерти, когда его взял на прицел немецкий снайпер, но, по счастливой случайности, в момент выстрела лейтенант чуть приподнял голову и пуля, чиркнув по лбу, ударила в плечо, вдребезги раздробив семь сантиметров кости. В этот момент Андриян лежал за пулеметом, не давая немцам переправиться через реку Свислочь. Пока прошел два километра до медсанбата, левый бок гимнастерки кровью пропитался так, что хоть выжимай. Через сутки пришел в себя и увидел, как в брезентовую палатку ворвался немецкие мотоциклисты…

– Тогда генерал Ватутин, который нашим фронтом командовал, наступлением увлекся. Гнали, гнали немцев, и вдруг шарах… Немец опять нас окружил.

 

[MAI]

Германия, Новый Бранденбург, Шталаг II-D. Шталаг – лагерь для военнопленных солдат – территория, окруженная высоченными бетонным забором, по углам вышки с пулеметами и прожекторами. Внутри лагерь разделен рядами колючей проволоки на квадраты. Квадраты делились на «улицы», «улицы» – на пятикомнатные бараки с двухэтажными нарами. По квадратам – вся антигитлеровская коалиция, в каждом свой лазарет и своя церковь.

То ли потому, что лагерь интернациональным был, то ли потому, что немцы уже предчувствовали крах гитлеровской империи, но к русским в Шталаге II-D относились без лишней жестокости. Конечно, в футбол наши солдаты не гоняли, как англичане, и русскую пайку с американской не сравнить…

– Хлеба нам давали граммов триста в день, а в Красной армии солдатская норма – в три раза больше. Кроме хлеба только лагерная баланда из брюквы на костном бульоне. Хотя… если сильно жрать охота, то эта баланда – вкуснее домашних щей. Иногда американцы, которые от Красного Креста посылки получали, галеты нам через «колючку» перебрасывали. Вообще-то это запрещено было, но охрана делала вид, что не замечает».

В лагерном госпитале Начинкин пролежал до Пасхи 1944 года (отмечать церковные праздники в лагере считалось чуть ли не обязательным). Когда пришло время заполнять личную карточку военнопленного, свои биографические данные скрывать не стал, но разумно рассудил, что об офицерском звании немцам знать не обязательно. Взяли-то его в одном нательном белье, гимнастерка с лейтенантскими «кубарями» и медалью «За боевые заслуги» в медсанбате осталась вместе со всеми документами.

Кстати, о наградах. Немцы при пленении и в лагере их не отбирали и даже не запрещали носить. Сосед Начинкина по бараку – пограничник, попавший в плен чуть ли не в первый день войны – гордо носил свой орден Красной звезды, пока охранники слишком уж настойчиво не стали предлагать обменять награду на несколько буханок хлеба. От греха подальше пограничник орден спрятал, сказав немцам, что его украли, но в бараке время от времени давал товарищам подержать в руках серебряную звезду, отливающую рубиновой эмалью.

Никакой полосатой формы с деревянными колодками, как это сейчас в кино показывают, в шталаге не носили. Каждому вновь прибывшему немцы выдавали со склада новый комплект красноармейской формы, шинель, белье, пилотку, кирзовые сапоги и даже поясной ремень, который заключенным ни в одной стране мира не положен.. Звездочек, конечно, на пилотках не было, а все предметы обмундирования были промаркированы буквами «SU» – Советский Союз. Мало того, пленным русским даже выдали алюминиевые личные жетоны, как у солдат вермахта, которые полагалось носить на шее на шелковом шнурке.

Казалось бы, идиллическая картина: не бьют, не расстреливают, в каждом бараке полно книг и журналов на русском языке, в лагере вполне официально русская газета «Заря» выходит, в которой открыто печатаются даже совершенно секретные приказы Наркома обороны СССР (а уж верить этому или нет – дело твое), из радиорепродуктора целый день музыка… Но такая тоска по Родине, что каждый день во сне видишь, а проснувшись только зубами скрипишь. Короче говоря, как только Андриян Начинкин оправился от ранения, как сразу решил бежать. Только как? Из Шталага II-D точно не сбежишь: у ворот охрана с пулеметами, а стены чуть ли не пяти метров высотой. А силы на лагерной пайке с каждым днем уходят…

Помог случай…

– Как-то утром нас на плацу построили, пришел немецкий офицер с русским переводчиком: «Кто переболел тифом в декабре прошлого года? Выйти из строя на пять шагов». По шеренге гул голосов, мол, в изолятор переводить будут, опыты ставить, или всю кровь там выкачают. Ни один не вышел. Переводчик нам: «Да не бойтесь, мужики, ничего плохого не будет». Вышло человека два, их в сторону отвели. Офицер снова: «Кто переболел тифом в январе этого года? Выйти из строя!» Человек десять вышло… Ну, и так далее. Когда про переболевших в марте спросили, я Николая Медведева (он старший лейтенант, в артиллерии служил), «земляка» по Челябинску, локтем толкаю: «Давай, выйдем». Тот мне в ответ шепотом: «Так мы же тифом не болели». «Да какая разница». «Кровь ведь будут брать…». «Да ладно, Коля, много ли в нас крови». «Подохнем ведь». «Ну и здесь подохнем». А мне врачи, с которыми в бараке жили, уже сказали, что на таком питании при моей комплекции больше пяти месяцев я не проживу

Вышло тогда из строя человек пять, офицер скомандовал остальным «абтритен», то есть «разойтись», и у Начинкина сразу же полегчало на душе: похоже, не на смерть вызывали. И надо же, их пятерку повели первым делом на кухню, налили там по двойной порции баланды, а потом выдали ПО ЦЕЛОЙ БУХАНКЕ ХЛЕБА. Нет, приговоренных к смерти так не кормят, а значит мы еще поглядим… Дальше – больше. Со цейхгауза выдали по комплекту новенького обмундирования, сводили в баню.

 

[MAI]

Приехали в город Штаргарт, где было что-то вроде пересыльного госпиталя для гражданского населения, которое немцы, отступая из России, с собой уводили. Много народу: кто из-под Ленинграда, кто из Харькова, кто из Белоруссии. Ну и, само собой, больных много. Вот, чтобы санитары от них не заразились, в лагерях и искали переболевших тифом. Тут, хотя и за колючей проволокой, но уже совсем другая жизнь. Врачи и медсестры все русские, из пленных. Главный врач – Иван Петрович Васильев, профессор родом из Киева, ходил со знаками различия военврача 2-го ранга.

Работа несложная – носилки с больными таскать, ну и по хозяйству, что понадобится. Зато с питанием получше, больных немцы кормили даже манной кашей с сухофруктами. Ну и санитарам кое-что перепадало, силы восстанавливаться начали. Только недолго это изобилие длилось. Как-то подошел к Андрияну военврач Васильев: «Наш лагерь скоро закроют. Что с вами дальше будет, я не знаю, но когда немцы станут спрашивать, кто ты по профессии, то назовись плотником. Молоток и пилу в руках держать умеешь? Вот и ладно».

Так все и получилось: фельдфебель, услышав о плотницой профессии, сказал «Гут» и Начинкина перевели в лагерь у города Гюстров, где русские пленные собирали из щитов финские бараки. Тут и познакомился Андриян с моряком-балтийцем Сашей Ивановым, и вот как-то после отбоя стали они думать, что дальше делать.

– Он мне: «Красная армия наступает, скоро война кончится. Тогда и нас спросят, где мы были и что делали? Надо бежать». А я ему: «Ты же здесь с лета 41-го, неужели побегов не было?» «Да бежали-то многие, да только всех рано или поздно обратно убитыми привозили. За побег у немцев одно наказание». «И что, ни одному уйти не удалось? Почему». «Не знаю». И тут снова случай помог: рядом с нашим лагерем другой был, где наши девушки, в Германию угнанные, работали. У них порядки другие, могли свободно за территорию выходить, в лагерном магазине покупки делать. Они нам станки для бритья приносили, лезвия, иголки с нитками. Через колючую проволоку перебрасывали. Охранники-то у нас – инвалиды, которых с фронта списали, они не препятствовали. И вот познакомился я там со студенткой из Ленинграда, попросил ее расспросить охранника в их лагере, почему всех бежавших рано или поздно ловят.

Девушка толковая оказалась, через три дня пришла (а до нас километра два лесом надо было идти), рассказала, что побеги проваливаются потому, что беглецы на фермы за продуктами залезали, а хозяева, когда это замечали, полицию с собаками вызывали. Значит, запасаться едой придется прямо в лагере. Вот и стали Начинкин с Ивановым от ежедневной пайки часть откладывать, да разве много отложишь. Идти-то не один день. Спасло то, что пленных время от времени брали к себе на работу местные крестьяне-бауэры. В Германии-то ведь тоже к этому времени мужчин немного осталось, на хозяйствах жены оставались. Ну а с ними проще: пленные умели плести красивые сумочки-ридикюли («таши» – по-немецки) из шпагата, разноцветные шкатулки из соломы, короче всё, что можно обменять на хлеб и картошку. Да и кормили на выездных работах получше, можно было вечером всю хлебную пайку приберечь.

И снова та девушка-ленинградка помогла (как жаль, что имени ее Андриян Алексеевич не запомнил): тайком передала два комплекта синей формы остарбайтеров и два ножа с выкидным лезвием (у них оказывается, такие свободно продавались). Эту форму Александр с Андрияном надели под свою, армейскую, изнутри кармашков для сухарей нашили на конопочках. А тут как раз август наступил, значит на полях можно будет незаметно колосьев нарвать.

И надо же, когда все уже было готово к побегу, пленных вывели из лагеря копать траншею, для прокладки какого-то кабеля. Начинкин с Ивановым стали копать рядом, и тут между ними вклинился еще один пленный с обгорелым лицом: «Я все понял, вы бежать решили. Возьмите меня с собой, я не с пустыми руками: когда офицер эту траншею размечал, я у него из машины карту и компас спер. Пригодятся. Ножик хороший тоже есть, и сухарей припас». Назвался парень Николаем Зверевым. Переглянулись два друга: похоже парень подходящий, да и карта с компасом лишними не будут.

Обычно работали до команды «файрам», то есть «отбой», когда у охраны рабочий день заканчивался, а тут копали до темноты, пока всю работу не выполнили. Ну а для побега лучше не придумаешь. Когда повели обратно в лагерь, советские штурмовики налетели. Немцы «нидер!» – ложись, и сами в землю уткнулись. А голова колонны, где Начинкин с товарищами шел, уже в лес вошла. Просто замечательно. Шепотом сказал: Я первый, вы за мной с интервалом в две секунды». И рванул…

– Как на крыльях километра два пролетел, остановился только тогда, когда перед собой противотанковый ров увидел. Следом Сашка вылетает, за ним Колька… и еще один. «Ребята, я с вами». А Зверев парень резкий был, нож из сапога достал: «Вали отсюда, сволочь, пока я тебя не приколол! Тебя никто не звал, вот сам и выбирайся. Беги вдоль рва направо». Понимаю, жестоко конечно так с парнем поступать, но ведь из-за него попасться можно, у нас же все продумано. Коля вообще с другими не церемонился. Как-то ночью Саша Иванов кашлять начал, он курильщик, а сигареты кончились. Николай ему: «Заткнись, а то зарежу. Спалить нас хочешь?» «А как я прекращу!» «Ямку в земле выкопай, мордой в нее уткнись, и кашляй». И такое было.

Там, у рва, сняли с себя зеленую форму и жетоны, закопали в песок и пошли дальше. Во время привала рассказали друг другу всю правду о себе. Саша Иванов оказался вовсе не Ивановым, а Косичкиным, и до плена он был не простым матросом, а капитан, начальником особого отдела. Зверев – старший лейтенант, летчик-истребитель. Ну и Андриян про свое офицерское звание рассказал. Шли сперва на запад, чтобы погоню со следа сбить, потом по компасу повернули на восток. Хорошо хоть дело было в Померании, не придется через Одер переправляться. Двигались ночами, с опаской, через пять дней вышли к Висле. Нашли по карте домик лесника, и тут впервые страшно стало: а ну если он в полицию заявит, или сам за ружье возьмется? Кому идти – тянули на травинках, выпало Коле Звереву. Пока он ходил, Андриян с Сашей у опушки залегли. Время идет, а из избушки никто не выходит. Как на иголках…

Лесник оказался добрым стариком, ночью перевез на своей лодке через Вислу. Ну а дальше – на звук приближавшейся канонады. На седьмой день залегли на ночь в лесу, напротив дороги. Проснулись от звука моторов.

– Поглядел я… Наши родимые «тридцатьчетверки» гусеницами по брусчатке шоссе лязгают. Ребята хотели было сразу к ним выбежать, но я не пустил. До дороги, говорю, далеко, а танкистам же не слыхать, что вы «ура» кричите. Чесанут из пулемета и все дела. Дождались пехотной колонны, вышли из леса, нашли командира, доложили обо всем. Он нам по записке дал и в «Смерш» направил.

Неприятная штука – проверка в «Смерше». Привели в какую-то комнату, следом зашел прихрамывающий лейтенант с папочкой, сел, достал из кобуры пистолет, положил его на стол стволом к Андрияну и пошел обкладывать матом и по всякому: «Ну что, падла, шкуру спасать приполз…» ну и так далее.

– Стою я, слушаю, как он меня по всякому полощет. Через час он вроде притомился: «Чего молчишь?». Я ему: «А чего мне говорить? За шкуру свою я не боюсь, я на фронте три раза раненый». «Все вы раненые…». Тут майор зашел: «Чего ты на него орешь, видишь, он еле стоит. Дай ему тетрадку и карандаш, пусть пишет». «Что мне писать-то?» «А все пиши, от самого рождения до сегодняшнего дня». Ну что, исписал я полтетрадки своей автобиографией, а на ночь меня на чердак отвели и заперли там. Гляжу, в темноте еще три фигуры виднеются, и у одного, вот честное слово, на груди звезда Героя поблескивает. Они молчат, и я молчу, значит здесь принято так. Два дня на том чердаке просидел, пока снова не вызвали. Лейтенант тот из Челябинска оказался, и дальше разговор пошел душевнее, общие знакомые нашлись. Короче говоря, вернули мне звание и послали опять в противотанковую артиллерию. Всего за войну я лично подбил примерно полтора десятка немецких таков, но наградами меня командование не баловало, как бывшего окруженца и пленного. Только в 1957 году в военкомате мне вручили орден Отечественной войны II степени. Медаль «За боевые заслуги» я восстанавливать не стал – на фронте ее не любили.

 

[MAI]

9 мая 1945 года Андриян Алексеевич Начинкин встретил в район Шверина, но Днем Победы эту дату не считает.

– Какая победа, у нас война вовсю шла. Генерал Гальдер же приказ о капитуляции выполнять отказался. Правда, немцы по возможности старались с нами в бой не вступать, двигались в сторону американцев, чтобы им сдаться. А ребята наши продолжали погибать. Раз, в начале июня, шли мы через лес и наткнулись на взвод наших солдат. Ни одного пулевого попадания, все саперными лопатками зарублены. Видно они на какую-то отступающую немецкую часть случайно вышли, вот и убили их так по-зверски, чтобы шума не было. Тем летом мы, в основном, занимались тем, что вытесняли американцев из нашей оккупационной зоны. Они особо не сопротивлялись, улыбались, но из городов уходили только тогда, когда успевали вывезти все ценное.

В начале июля моя часть вышла к городу Айслебен, где я служил до декабря 45-го года. Вошли в город, а он как будто вымер. Все ставни закрыты, на улицах даже собак нет. На следующий день откуда-то ветхие старики и старушки выползли, потом остальное население. Ну, а через неделю мы уже с молодыми немками «шпацирен махен»*. Только и здесь война не кончилась. Около Айслебена соляные копи были, вроде катакомб. Так там недобитые эсэсовцы до самой осени прятались, а у нас то и дело патрули пропадали без следа. Мы каждую минуту с любой стороны выстрела ждали, даже офицерскую форму боялись надевать. Кончилось это тем, что привезли целую дивизию, окружили катакомбы и выкурили этих «партизан» дымовыми шашками».

 

*это не то, что многие из читателей подумали, в переводе на русский «шпацирен махен» значит «давайте погуляем».

 

 

СУДЬБЫ

 

Комбат Сергей Яковлевич Лапутин, во время выхода из Белостокского окружения был ранен, потом командовал партизанским отрядом, работал в Белорусского Штабе партизанского движения. Умер в Москве в 1985 году.

 

Алексей Васильевич Осипов – командир «роты ученых», старший лейтенант, умер в феврале 1942 года в лагере военнопленных, в городе Регенсбурге.

 

Александр Косичкин после проверки в «Смерше» был демобилизован из армии, после чего работал электромонтером на шахте в Донбассе. Сдачу в плен советская власть ему до конца не простила.

 

Николай Зверев, похоже, проверку не прошел. Как предполагает Андриян Алексеевич, Зверева сгубил его характер. Наверняка во время допроса не сдержался и врезал особисту. Как бы то ни было, никаких следов своего товарища по побегу (а адреса друг друга они заучили наизусть) Начинкин за все эти годы найти так и не смог.

 

[MAI]

Вот такая история.

 

Конечно, несколько непривычно слышать о том, что немцы обращались с нашими пленными не так ужасно, как принято считать. А может быть, сыграло роль то (в тексте, по-моему, этого нет), что этот Шталаг-IID был как-бы образцово-показательным, часто приезжали какие-то люди в форме и без формы.

 

Ладно, в любом случае: "За что купил, за то и продаю".

[Николай2]

Большое спасибо!

Очень интересно.

[AGr]

[MAI]

Он же - стоит в центре.

[Кормчий]

Спасибо С Уважением

[Кулик]

Интересна и судьба человека + хороше написано

[МИ-16]

Здорово... Умеете Вы искать ... очень интересно

[Андрей Ми]

Большое спасибо, прочитал на одном дыхании.

[Irzhi Shishka]

Миша, спасибо! Проффесионал!

[Семён]

А почему БЗ у фронтовиков был не в чести?

[снайпер]

Присоединюсь к вопросу Семена.

А материал - очень интересный, спасибо!

[MAI]

QUOTE (Семён @ May 27 2008, 11:29 PM)

А почему БЗ у фронтовиков был не в чести?

Об этом мне приходилось слышать от многих ветеранов. Дело в том, что большинство ППЖ (походно-полевых жен), числившихся, как правило связистками, были награждены медалью "За боевые заслуги" (когда право награждения ею к командирам полков перешло). В результате солдаты переиначивали название награды, как "За половые услуги".

[MAI]

QUOTE (МИ-16 @ May 27 2008, 07:45 PM)

Здорово... Умеете Вы искать ... очень интересно

Дело в том, что из тринадцати лет в журналистике, три года я занимался исключительно тем, что искал и расспрашивал ветеранов (да и сейчас тоже, как минимум к 9 мая и 22 июня). Хотя это было не так давно - шесть лет назад, но мне удалось найти участников Гражданской, "финской", Хасана, Халхин-гола, ну и, разумеется Великой Отечественной, а также советско-японской, корейской (совершенно уникальный материал на уровне российской сенсации). Это не считая афганской и обеих чеченских войн.

 

Мне вообще на ветеранов везло (да и до сих пор везет, тьфу-тьфу-тьфу чтоб не сглазить).

 

К примеру, такой случай. Ищу тех, кто во время войны работал в саранских эвакогоспиталях (у нас из было четыре). В настоящее время в помещении только одного из них находится медицинское учреждение, а значит ведется учет ветеранов. Выписал из списка несколько фамилий, в том числе одного дедушку (фамилию навскидку не вспомню). Звоню ему, дальше такой диалог:

 

- Здравствуйте, я из газеты, собираю материал о сараских госпиталях...

- А я здесь при чем? Я в госпиталях никогда не работал.

 

У меня настроение, естественно, упало. Но решил на всякий случай уточнить.

 

- А в годы войны вы чем занимались?

- Служил, конечно. В Москве.

- А в каких войсках?

- МГБ.

 

О, думаю, уже интересно.

 

- А чем занимались?

- Охранял.

- Кого охраняли?

- А ИХ и охранял.

- В Кремле?

- Да нет, в Кунцево.

- Никуда не уходите, через пятнадцать минут я у вас.

 

В результате вышел материал под названием "Объект № 315" о "Ближней даче" Сталина.

 

Если интересует, я могу выставить на форуме некоторые из самых интересных материалов. Жал только, что не ко всем фотографии есть. В те времена у меня еще не было личного компьютера, так что сохранить фото было негде. Пытался копировать их, сканируя, а потом распечатывая на А4, но получилось не очень, что можно увидеть на соседней ветке "Будущий Герой СССР"

[MAI]

Или такой вот случай. Как-то, лет шесть назад, культурно сидели с командиром одного из калужских поисковых отрядов. Разговор зашел про ветеранов.

 

Он: "А я в прошлом году на 9 мая в поезде ехал. Со мной в купе дедушка, весь седой. Я как раз газету купил какую-то или журнал, и там на одной из страниц то знаменитое фото, где наши солдаты на Параде Победы на Красной площади с немецкими знаменами и штандартами. И вот этот дедушка, до этого молчавший, ткнул пальцем в правофлангового (на фото, если быть точным, он стоит слева), который держит штандарт с надписью на поперечине "Адольф Гитлер" и говорит - "Я". Так, побеседовали немного, мне уже выходить пора было".

 

Я: "И ты у него адрес не спросил?!!!"

 

Он: "Да нет, как-то не догадался".

 

Так что, возможно, и по сей день где-то в Калужской области живет тот солдат знаменной группы, чьи фото обошли весь мир.

[penicillin]

ochen interesnaja informazija! Spasibo!

[kvater]

Добрый вечер.

нечасто пишу в данных темах.но на этот(очень зацепило) рассказ не мог не написать коментарий.

Мне кажется,что это почти готовый сценарий на худ. фильм (правда,в духе 2000годов),не очень правдоподобно(не в укор автору) выглядит плен,некий аля "курорт".Хотя я не знаю как было на самом деле.

С уважением.

P.S.Профисионально взятое интервью(ИМХО)

 

[Роман Сливин]

QUOTE (MAI @ May 27 2008, 01:09 PM)

Вроде бы, на вид - просто один из миллионов солдат Великой Отечественной. Но не спешите делать выводы. То, что погоны "чистые" и звездочка на пилотке из консервной банки вырезана - это еще ничего не значит. В офицеры его производили дважды. Окружение, плен, производство и разжалование. Фронтовая судьба - на троих хватит. Андриян Алексеевич НАЧИНКИН, сын полного георгиевского кавалера (о нем на соответствующей ветке).

Про звездочку из консервной банки пишет в одном из романов Бакланов.

[Терехов Эдуард]

Пусть Бог хранит и автора и его героев!

Да-а-а-а,не ожидал,что так сердце .....! Спасибо.

[Walter]

Спасибо Михаил интереснейшее интервью

[Олег Т.]

QUOTE (MAI @ May 30 2008, 05:37 PM)

Или такой вот случай. Как-то, лет шесть назад, культурно сидели с командиром одного из калужских поисковых отрядов. Разговор зашел про ветеранов. Он: "А я в прошлом году на 9 мая в поезде ехал. Со мной в купе дедушка, весь седой. Я как раз газету купил какую-то или журнал, и там на одной из страниц то знаменитое фото, где наши солдаты на Параде Победы на Красной площади с немецкими знаменами и штандартами. И вот этот дедушка, до этого молчавший, ткнул пальцем в правофлангового (на фото, если быть точным, он стоит слева), который держит штандарт с надписью на поперечине "Адольф Гитлер" и говорит - "Я". Так, побеседовали немного, мне уже выходить пора было". Я: "И ты у него адрес не спросил?!!!" Он: "Да нет, как-то не догадался". Так что, возможно, и по сей день где-то в Калужской области живет тот солдат знаменной группы, чьи фото обошли весь мир.

В журнале "Родина" за 1989 год, № 5, была публикация

Евгения Халдея -"майские дни сорок пятого".

Там была эта фотография.

Изменено 1 июня, 2008 пользователем Олег Т.

[Домбровский Андрей]

Михаил очень интересно. Хорошие у вас темы. Их бы выделить в отдельную группу.

[Олег Т.]

Фотография сопровождалась текстом.

[босс]

Сильный рассказ. Думаю что таких незаметных героев было очень много. На таких как в фильме Живые и мертвые вся Россия держится.