Перейти к содержанию

Крысы в бочке, или о борьбе чекистов друг с другом


Рекомендуемые сообщения

   post-44514-0-44689800-1569840451_thumb.jpg  http://rarebooks.memo.ru/books/knigapalachei/knigapalachei.htm              

                   

                                                Малотиражные Издания

                           по истории политических репрессий в СССР

 

                                                              Книга палачей /

                                                                               под ред. Л.Ронис. - Рига: Budinа, 1996. - 56 стр. – Тираж 100 экз.

 

Документы из следственных дел сотрудников НКВД А.О.Постеля, Э.П.Берзина, И.Г.Сорокина. Репрессии в аппарате НКВД и Дальстроя.

 

                                                                          (Фрагмент)

 

 

                                                                                                                                                                                                 (Копия с копии)

                                                            Протокол допроса свидетеля.

 

         2 марта 1956 г., военный прокурор отдела ГВП майор юстиции Зюбин В.Р. и военный прокурор отдела ГВП подполковник юстиции Ворончихин АД. допросили нижепоименованного в качестве свидетеля Шнейдерман Иоган Ильич, 1903 г., уроженца г. Николаева, пенсионера, женатого, жена – Татьяна Николаевна Любимова, сын, невоеннообязанного, еврея, образование – 4 класса городского училища и три курса рабфака, из семьи ремесленника; в 1939 г. постановлением Особого совещания (ОСО) заключен в исправительно-трудовой лагерь (ИТЛ) сроком на 8 лет. В мае 1955 г. реабилитирован. Член КПСС с 1925г. (с перерывом с XII-1938 г. по IX-1955 г.).

     Адрес жительства: Москва, Страстной бульв., д.13/А, кв.З.

     (Ниже, как правило, вопросы не приводятся, ответы - полностью).

 

… В декабре 1930 г. по решению МГ Комитета КПСС я был направлен в ЗКУ ОГПУ на должность уполномоченного. Примерно в 1934 г. я был назначен оперуполномоченным ЗКУ, затем – помощником начальника отделения. Примерно месяцев 6-8 до ареста я, будучи заместителем начальника отделения, исполнял обязанности начальника отделения. Отделение, которое я возглавлял, обслуживало лесную промышленность СССР; 11 ноября 1938 г. я был арестован. Осенью 1938 г. я был несколько месяцев заместителем начальника 13 отделения, которое занималось борьбой с белогвардейской контрреволюцией.

...Начальником 3 отдела был бригадный комиссар ГБ 3 ранга Минаев, его заместителем был Григорьев, помощником Минаева был Когенман, вторым помощником одно время был Ильицкий (который в 1938 г. застрелился на Москва-реке и утонул), моим помощником в отделении был Рузин, сотрудниками отделения были Ивкин, Барминов, Алиевский, Поляков (последний, т.е., Поляков Алексей был техническим работником – секретарем отделения). Кроме того, я хорошо знал сотрудников других отделений: Березовского, Гачкаева, Ланфанга, Белогорского. Других я сейчас не помню. Да, припоминаю, у меня в отделении еще работал Голубьев, а начальником отделения, в подчинении которого я одно время состоял, был Кононов Анатолий Алексеевич. Должен отметить, что отделения, в которых я работал, занимались как оперативно-чекистской работой, так и расследованием дел.

...Я принимал участие в расследовании по делам: Молчанова, бывшего начальника СНО НКВД СССР, Лурье – бывшего начальника ИСО (инж.-строит.отдел) НКВД, Дыбеца – бывшего начальника главного управления автотракторной промышленности, Межлаука Ив.Ив., Антонова-Овсеенко, Вольфейля, Крамкина, Петерса, Карлсона и в ряде других дел, которых я сейчас не помню.

    В. – Каким образом возбуждалось уголовное дело в отношении того или другого лица?

    О. – В отношении ряда лиц основанием к возбуждению уголовного дела были агентурные разработки; в отношении других лиц основанием к аресту и возбуждению уголовного дела являлись показания ранее арестованных граждан, обвинявшихся в контрреволюционных преступлениях, и, наконец, некоторые лица арестовывались по непосредственному указанию Ежова. Так, например, по прямому указанию Ежова был арестован Межлаук И.И. Это мне стало известно, когда дело Межлаука И.И. поступило для расследования в отделение, возглавлявшееся Ильицким. Также по указанию Ежова был арестован Петерс Яков Христофорович, Берзин Эдуард Петрович; причем, в отношении лиц, арестованных по личному указанию Ежова, как правило, не было никаких компрометирующих материалов.

...Следствие по каждому делу начиналось с того, что подследственному лицу предлагалось дать исчерпывающие показания и изложить это в виде заявления на имя Ежова. Если органы НКВД к моменту ареста того или иного лица располагали на него компрометирующими материалами (агентурные данные, показания других лиц), то арестованному предлагалось дать показания о его преступной деятельности, известной по этим материалам.

В тех случаях, когда в отношении арестованного никаких компрометирующих материалов не было, ему предлагалось дать показания о той его преступной деятельности, в причастности которой он подозревался Ежовым при даче им указаний на арест. Так, например, по прямому указанию Ежова был арестован Межлаук И.И., никаких компрометирующих материалов не было, но Ильицкий, с которым я расследовал это дело, сказал, что Ежов арестовал Межлаука И.И. как шпиона. В соответствии с этим, на первом же допросе мы с Ильицким предложили Межлауку И.И. признать себя виновным в шпионаже в пользу Франции. На первом же допросе Межлаук И.И. виновным себя признал. Арестованные по непосредственному указанию Ежова водворялись, как правило, сразу в Лефортовскую тюрьму.

     Если арестованный на предварительном следствии сразу признавал себя виновным в предъявленных ему обвинениях, то никаких незаконных методов ведения следствия к нему не применялось. Если арестованный виновным себя не признавал, то следователь, ведущий данное дело, докладывал об этом своему начальнику. Затем это дело докладывалось начальнику отдела, а последний докладывал его одному из заместителей Ежова – Фриновскому или Берия. С разрешения Фриновского или Берия такового арестованного переводили в Лефортовскую тюрьму.

      В Лефортовской тюрьме к арестованным, не дававшим показания о своей преступной деятельности, разрешалось применять меры принуждения, в т.ч., физические, с целью получения от них признательных показаний. Разрешалось кричать на арестованного, допрашивать их длительное время ночью ( а днем, по тюремному режиму, спать не разрешалось), не разрешали обвиняемому садиться во время длительного допроса. Ставили обвиняемого лицом к стенке на длительное время и не разрешали ему садится; избивали обвиняемого.

    Кроме того, сама обстановка в Лефортовской тюрьме была чрезвычайно тяжелой; ночью и днем, круглые сутки, недалеко от тюрьмы испытывали на стендах авиационные моторы, их однотипный гул, от которого содрогались стены и стекла тюрьмы, действовал на заключенных угнетающе. Ночью в Лефортовской тюрьме шли одновременно допросы во многих камерах. Находясь в одной из этих камер или в коридоре, арестованный слышал крики (сильные крики) других, допрашиваемых в других камерах. Все это угнетающе действовало на психику арестованного. Уже одна обстановка зачастую заставляла арестованного давать признательные показания.

     Мною также в отношении многих арестованных применялись незаконные методы ведения следствия. Например, по делу Карлсона следствие велось мною совместно с Ильицким. В ходе следствия Ильицкий сказал мне, что Ежов приказал бить Карлсона в течении двух часов ежедневно, независимо от того, дает ли он признательные показания или нет. На первом допросе мы вдвоем с Ильицким избили Карлсона, и он сразу же написал заявление на имя Ежова, в котором признавал себя виновным в том, что он был одним из руководителей антисоветского заговора в органах НКВД Украины и занимался шпионажем. Били мы Карлсона (как я, так и Ильицкий) кулаками по спине. Никаких орудий избиения при допросе Карлсона, как и других подследственных лиц, я не применял.

     Вместе с Ильицким мы вели и дело Берзина Эдуарда Петровича, бывшего начальника «Дальстроя», и не помню, были ли какие-либо компрометирующие материалы до ареста Берзина, но на первом же допросе мы вдвоем с Ильицким избили Берзина, и он дал нам признательные показания. Берзин был арестован по прямому указанию Ежова, по Ежова же указанию Берзин был направлен в Лефортовскую тюрьму, и там мною и Ильицким избит.

     Авторитет Ежова в органах НКВД был настолько велик, что я, как и другие работники, не сомневались в виновности лица, арестованного по личному указанию Ежова, хотя никаких компрометирующих данное лицо материалов следователь не имел. Я был убежден в виновности такого лица еще до его допроса и поэтому на допросе старался любым путем добиться от этого лица признательных показаний. Я не сомневался в правдивости полученных показаний.

     Полученные таким путем показания, по существующей тогда в органах НКВД системе, не перепроверялись. Дальнейшая судьба подследственного, после передачи его дела на Военную коллегию, следователю известна не была.

     Должен отметить, что в отношении некоторых арестованных я, все же, сомневался в их виновности. Например, в 1936 г. мне было поручено вести дело на бывшего наркома внутренних дел Туркменской ССР Нодева и начальника отдела НКВД Свердловской области Счастливцева. На Нодева компрометирующих материалов не было, а в отношении Счастливцева были косвенные показания шести лиц. Я доложил Ильинскому и Минаеву о том, что не верю в виновность Нодева и Счастливцева и прошу меня от ведения расследования по их делам освободить. Моя просьба была удовлетворена. Следствие по делу Нодева было поручено работнику центрального аппарата Дэну Вечербеку, который избил Нодева и получил от него показания. После этого Минаев и Ильинский вызвали меня и упрекали в неверии в дела, которые ведет НКВД.

     В ноябре 1938 г. я был арестован, мне было предъявлено обвинение, спустя два с лишним месяца после ареста, в том, что я являюсь участником антисоветского заговора в НКВД. До предъявления обвинения, на третий день после ареста я был направлен в Лефортовскую тюрьму, где ко мне бывшими следователями: Белкиным, в течении первых двух месяцев, а затем группой – Бабич, Родос и третий, грузин, фамилии которого я не знаю, применялись незаконные методы ведения следствия, исключительные меры воздействия. Например, Белкин ставил меня лицом к стене и избивал стальной дверной пружиной, требовал показаний и заявлял в циничной форме  «пусть они будут даже лживыми». В случае отказа от дачи показаний Белкин угрожал мне принять меры, практикуемые на допросах в полиции гоминдановского  Китая. По истечению двух месяцев, не получив от меня признательных показаний, я был переведен в СПО НКВД. Здесь меня допрашивали (тут же, в Лефортовской тюрьме) Бабич, Родос и третий следователь, фамилии которого я не знаю. Они избивали меня резиновыми дубинками и куском электрического оголенного кабеля с гайкой на конце. Родос ставил меня перед собой на колени и плевал мне в лицо, заявляя: «тебя бьет партия и советская власть». Более того, когда я прошел через Лефортовскую тюрьму, я усомнился в обоснованности привлечения к уголовной ответственности лиц, в допросах которых я принимал участие.

     В. – Почему Вы в своих жалобах, будучи в ИТЛ, писали и ставили себе в заслугу участие в расследовании по таким делам, как дело Антонова-Овсеенко, Межлаука И.И., Петерса, Карлсона, Молчанова и др.?

    О. – В отношении обоснованности осуждения лиц, перечисленных в моих жалобах, я не сомневался до последнего времени, до момента разоблачения Берия и его сообщников. Я был глубоко убежден в виновности этих лиц, что я делал полезное дело для нашего государства, способствуя незыблемости и укреплению единства рядов нашей партии. Лишь только после разоблачения Берия и его сообщников мне стало ясно, что арест упомянутых выше людей и их осуждение преследовали вражескую цель – уничтожение честных коммунистов.

 ... Мне известно, что незаконные методы ведения следствия в отношении арестованных применялись Ланфангом Александром Ивановичем, Гачкаевым Михаилом Андреевичем, Березовским Ефимом, которые славились в тот период своей жестокостью. Березовского даже звали Малютой Скуратовым за его жестокость, и он знал об этом. В отношении других сотрудников я сейчас не помню, применяли ли они в отношении арестованных незаконные методы ведения следствия или нет.

     В. – Когда Вы выезжали со следственной бригадой на Дальний Восток, Вами и другими сотрудниками из этой бригады применялись к арестованным незаконные методы ведения следствия?

    О. – Нет, не применялись, за исключением одного известного случая: осенью 1937 г., проездом через Иркутск, в Управлении МВД пришел Фриновский и спросил у сотрудника Кочергинского, почему не дает показаний зав. транспортным отделом Иркутского обкома партии (фамилии его не помню). Кочергинский ответил, что он принимает все возможные меры, чтобы получить показания от этого лица. Фриновский обозвал Кочергинского непристойным именем, приказал вызвать арестованного и  избил его собственноручно в присутствии Кочергинского, получил признательные показания и сказал, что «в Москве так допрашивают». Когда вечером мы собрались в вагоне, в котором жили, и Кочергинский об этом рассказал, мы все были поражены, так как такие методы до этого нам не были известны.

…21 декабря 1937 г., в связи с 20-й годовщиной органов ВЧК-ОГПУ-НКВД, я, в числе большой группы работников, был награжден орденом Красной Звезды «за самоотверженное и образцовое выполнение ряда правительственных заданий».

     …Дело Крамниека Израиля Львовича я помню. Это дело вел Рузин, раза два я присутствовал при допросах Крамниека Рузиным. Крамниек сидел во внутренней тюрьме, и мне неизвестно, чтобы в отношении его применялись незаконные методы.

 

(Шнейдерману предъявляют жалобу Вольфейля М.А. от 26 января 1956 г. и спрашивают его: – Вы и бывший сотрудник НКВД Барминов... унижали его (Вольфейля) личное достоинство, избивали его?)

 

 

    О. – (Шнейдерман категорически отрицает). ...Я видел Вольфейля не более одного или двух раз, он искренне рассказывал о том, что он был вовлечен правыми в контрреволюционную организацию, вскоре я сам был арестован, и о судьбе дела Вольфейля мне неизвестно.

 …Дело Борисова – бывшего начальника Главка сельхозмашиностроения, вел сам Кононов, мой начальник. Насколько мне известно, физических мер воздействия к Борисову не применялось. Он был отправлен в Лефортовскую тюрьму, и на другой день попросился у Кононова вернуть его во внутреннюю тюрьму, заявив, что готов дать показания, подтверждающее его обвинения.

  …Антонов-Овсеенко был арестован Ежовым. Следствие по его делу вели Ильицкий и я. Получив от Антонова-Овсеенко показания, Ильицкий несколько раз поручал мне вызвать Антонова-Овсеенко на допрос и присутствовать при написании им собственноручных показаний, что мною и выполнялось. Я не присутствовал при первых допросах Ильицким Антонова-Овсеенко. На допросах, на которых я присутствовал, Ильицкий не применял в отношении Антонова-Овсеенко мер физического воздействия. Мною в отношении Антонова-Овсеенко также не применялось каких-либо незаконных методов ведения следствия. Я думаю, что в отношении Антонова-Овсеенко вообще не применялись конкретные незаконные методы ведения следствия, так как Антонов-Овсеенко к моменту ареста был дряхлым стариком, и применение к нему физических мер воздействия не дало бы возможности вести следствие, так как он умер бы.

     В. – При каких обстоятельствах арестованный без наличия компрометирующих данных

Межлаук И.И. дал девять показаний о своей преступной деятельности?

    О. – Я помню, что Межлаук был арестован, как я уже показал ранее, по приказу Ежова и отправлен в Лефортовскую тюрьму ночью. И я, вместе со своим начальником Ильицким, допросил его в ту же ночь. Ильицкий заявил Межлауку, что он арестован как шпион по личному приказанию Ежова, и предложил ему дать показания по этому вопросу. После такого заявления Межлаук примерно в течении часа не мог прийти в себя, его буквально трясла лихорадка. Затем Межлаук попросил бумагу и написал на имя Ежова заявление, в котором признал себя виновным в шпионстве в пользу французской разведки. Затем, на другой день, Межлаук начал писать соответствующие собственноручные показания, которые писал в течение нескольких дней, а затем, на основании соответствующих показаний Межлаука, Ильинский написал обобщенный протокол допроса Межлаука, который затем был отпечатан на машинке и предъявлен Межлауку для подписи. Прочитав протокол, Межлаук подписал его без всяких замечаний. Полученные от Межлаука показания Ильинским не перепроверялись и были положены в основу его обвинения.

 

                                                                      Подписи допрашивавших Шнейдермана

                                                                                         Зюбин

                                                                                          Ворончихин

 

Допрос длился с 9 до 17 часов, с перерывом на обед с 14 до 15.

 

                                     Подлинник протокола хранится на Лубянке, в архиве, в НП № 4810438 по делу Шнейдермана И.И.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Гость Илья Филиппович

 … В декабре 1930 г. по решению МГ Комитета КПСС я был направлен в ЗКУ ОГПУ на должность уполномоченного. Примерно в 1934 г. я был назначен оперуполномоченным ЗКУ.......

 

.........за исключением одного известного случая: осенью 1937 г., проездом через Иркутск, в Управлении МВД пришел Фриновский.............

Так в исходном тексте?  :loocki:

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Не вижу, в чем проблема?  Не зная подоплеки вопроса, отвечу на всякий случай осторожно: "в тексте" - это в "копии с копии". Как выглядит именно текст дела, нужно смотреть в архиве.

Ну, увидел сейчас опечаточку: ...в Управление...

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Гость Илья Филиппович

В 30-е годы не могло быть: организации с абревиатурой "КПСС" и ведомства под названием "МВД".

Если это "копия с копии" протокола допроса/опроса тех лет (30-х) - то этого не могло быть по определению. Несколько вольная копия.

 

А проблему увидьте сами........ "осторожно".

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Цитируемый документ начинается так: 2 марта 1956 г., военный прокурор отдела ГВП майор юстиции Зюбин В.Р. и военный прокурор отдела ГВП подполковник юстиции Ворончихин АД. допросили...

Так что, в 1956 году свидетель показывал, называя гос.учреждения уже современными именами. Потом, стоит учесть душевное состояние Шнейдермана: отсидел, а теперь вызывают снова, пока свидетелем, и как оно всё обернется? Поэтому и лепил в одной строке: по решению МГ Комитета КПСС я был направлен в ОГПУ... 

Изменено пользователем OSAO
Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь

Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий

Создать учетную запись

Зарегистрируйте новую учётную запись в нашем сообществе. Это очень просто!

Регистрация нового пользователя

Войти

Уже есть аккаунт? Войти в систему.

Войти
×
×
  • Создать...